Василь Быков - «Подвиг», 1989 № 05 [Антология]
— Товарищ старший лейтенант! На вас возлагается организация обороны.
— Слушаюсь! — взлетевшая к пилотке ладонь.
Я испытал невольную досаду, так быстро и так легко Звонцов признал старшинство полковника. А тот напористо продолжал:
— Прошу исполнять каждое приказание командира обороны. Я сейчас постараюсь привести сюда начальника переправы. Если он сам не в состоянии установить порядок, то пусть выполняет то, что мы от него потребуем!
И вокруг растревоженно загудели:
— Правильно! Возьмем за воротник.
— Сами хозяева!
— Товарищ полковник, возьмите с собой человек двадцать с оружием, начальник переправы может и не подчиниться…
— Справлюсь с ним один, без оружия… Старший лейтенант, действуйте, я пошел…
— Командиры батарей, к пушкам! Средний и старшинский комсостав, ко мне!..
Через десять минут зарычали тягачи гаубиц, кони потянули в степь наши пушки. Среди машин беготня, руготня, команды:
— Отряд бензоколонны, строиться!
— Где интендантская команда, черт их возьми!
— Лопаты взять! Лопаты! Прикладами, что ль, окапываться будете?..
Смачкин со Звонцовым намечали линию обороны, расставляли в степи батареи, о нас с Чуликовым забыли. Мы сидели на истоптанном, с кучками конского навоза месте отбывших пушек, млели на солнце, не смели уйти в сторону, забиться в тень под машину — вдруг да понадобимся.
— А полковник-то мужик серьезный. Где вы такого отца-командира нашли?
Чулик обгорел, что головешка, только нос лакированно-красный, устало взмахивает ресницами, кисленько печалится.
— Бог послал, — ответил я, не вдаваясь в подробности.
— Бог?.. Гм… Бог, похоже, прибрал нашего Пугачева вместе с четвертой батареей.
— Вдруг да все-таки они успели переправиться?
Чуликов скривился.
— Пугачев бросил свой дивизион, три батареи? Непохоже!
— Угодил под бомбежку?
Замолчали над загадкой.
— Среди подошедших батарей ты батю Ефима не видел?
— Не видел, — покачал головой Чуликов.
Запечалился и я.
С ветерком обрушился на нас Смачкин:
— Чуликов! Со мной вниз, набирать резервы!.. Тенков! Сторожи полковника, как появится, бегом к Звонцову. Ждут его не дождутся.
Полковник появился не скоро. Смачкин с Чуликовым успели обернуться, привели с собою человек тридцать, вооруженных автоматами и ручными пулеметами. Пополнение, не задерживаясь, прошло в степь занимать оборону.
В узкой тени трехосного грузовика кто на раскинутой плащ-палатке, кто прямо на земле, прижимаясь к пыльным скатам, — пестрый командный состав во главе со Звонцовым. Появился даже какой-то незнакомый мне майор, должно быть, интендант. Мы с Чуликовым на солнцепеке в сторонке.
Полковник привел с собой того самого долговязого, который перед началом паники командовал на пожарище.
— Знакомьтесь, товарищи, комендант переправы капитан Климов.
Комендант походил на выбракованную артиллерийскую лошадь — костляво громоздок и понур. Он нескладно сел на корточки, выставив в стороны острые колени, уронил руки, уронил голову в бурой от копоти фуражке и, казалось, задремал. Его угловатое, под цвет вылинявшей гимнастерки лицо было безучастным.
Отчитывался Звонцов, с напорцем говорил и настороженно косился на безучастного капитана.
— …Выставили на позиции четыре гаубицы и семь орудий «семидесятишести». Выдвинули в степь пикеты, всех появляющихся пехотинцев задерживаем, направляем в оборонительную цепь. Сделали первую вылазку вниз, набрали около взвода боеспособных людей, добыли шесть пулеметов. Резервы, можно сказать, практически неисчерпаемые. С земли переправу обезопасим, а вот с воздуха…
Полковник кивал фуражкой, глядел в сторону, старательно не замечал невнимательности коменданта переправы. Но, как только Звонцов замолчал, он шумно заворочался, требовательно спросил:
— Капитан Климов, вы все слышали?
— Слышал, — равнодушно отозвался тот.
— И чем порадуете?
Капитан с усилием распрямился, обвел всех темными глазницами.
— Не пойму, зачем я вам нужен. У меня горсточка саперов. Был для поддержания порядка придан заградотряд, но… испарился — первыми же поскакали на паром. Я бессилен, а у вас, похоже, собирается какая-то сила. Ну так не медлите, пользуйтесь ею. Здесь сплоченные берут верх — оттесняют лезущих, ставят оцепление, дожидаются парома и… Могу только пожелать вам счастливого пути.
— А не можете ли вы, ответственный за переправу, воспользоваться нашей силой? Предлагаем, берите! — вкрадчиво произнес полковник.
Костистые плечи капитана вяло пошевелились, изобразили пожатие.
— От вашей силы паром вместительней не станет и быстрей оборачиваться — тоже. Из него и так выжимается сверхвозможное — что ни рейс, то рискованная перегрузка. Сами видели…
— Ну, а если мы поможем сделать то, чего не сделал заградотряд, установить порядок?..
— Что изменится? Только то, что какие-то части переправятся быстрее других.
— Уже кое-что.
— Мало, полковник. Хотелось бы переправить всех.
— Как это сделать?
— Подарите мне лесу.
— Лесу?..
— Да, кубометров тридцать-сорок бревен и еще досок на настил. У меня перекинута через Дон вторая нитка, дайте лес, и за одну ночь, даже быстрей сколочу второй паром. Это была бы уже ощутительная помощь.
В разговор ворвался Звонцов.
— В полутора километрах отсюда хутор. Всего в полутора километрах!.. Почему вы не организовали туда колонну машин с теми, кто сейчас отирается у причала, не разобрали дома?..
Капитан тускло повел глазницами, презрительно скривился.
— Дома здесь, надеюсь, заметили, построены из самана — глины с навозом и соломой. Даже на матицы кладут слеги. Развалив весь хутор, нам удалось бы набрать несколько возов жердей, да и то гнилых.
Наступило недружелюбное молчание. Полковник горбился, глядел в землю. Звонцов хмурился и тоже прятал глаза. Выгоревше-серый капитан в закопченной фуражке торчал на солнцепеке, словно каменный степной истукан.
— Зачем лес? Есть хороший материал! — Это рядом со мной прокричал Чуликов.
Капитан повел в нашу сторону запавшим виском, а за спиной Звонцова всколыхнулся Смачкин.
Чуликов вскочил на ноги — выбившаяся из-под ремня гимнастерка, сползшие с тощего зада мешковатые штаны.
— Раз, два, три… — задрав острый подбородок, считал он. — Отсюда вижу девять автоцистерн. А сколько их под берегом?.. Снять с них цистерны — ив воду! Скрепи попрочней, будет паром. Пушки понесет, даже танки…
Тревожно гудело человеческое скопище под обрывом, все ели глазами капитана. Тот снял фуражку, начал вертеть ее в руках, наконец с сомнением обронил:
— Танк, паренек, весит сорок тонн, а то и поболе.
— Танки не подымет, пушки повезет. Все помощь.
И снова молчание с тревожным подбережным гулом.
— А чем крепить? Тоже ведь лес нужен, — трезвый голос из командирской кучки, кажется, майора-интенданта.
Капитан вертел в руках фуражку.
— М-да… Положим, лес для крепежа я наскребу. А вот доски для настила… Прямо на цистерны пушки не выкатишь, продавятся.
— С грузовиков борта поснимаем. Хватиті Хоть два ряда стели.
Руки капитана сосредоточенно мяли фуражку, на него смотрели, затаив дыхание. Он решительно натянул фуражку, поднялся.
— Товарищ полковник, пошлите людей вниз — все автоцистерны, все порожние грузовики гнать к тому месту, где вы меня поймали. — Резко повернулся к Чуликову. — Коль уж ты, паренек, такой башковитый, пойдем пораскинем мозгами: что, как, сколько?.. Эх, успеть бы!..
Ответил Звонцов:
— Считай, уже вечер. Ночью немец не сунется. Ночь наша.
Ночь была совсем не похожа на тягостный, унизительный день. Чуть скраденная сбоку луна освещала обрывистый берег в оползнях, в тяжелых наплывах, резко складчатый, хмуро морщинистый. Под ним, величавым, в жидком растворе лунного света и зябкого тумана темная копошащаяся масса — машины, подводы, неутомимо снующие люди. У беспокойной переправы изменился даже голос. Сейчас напористое гудение едва ль не на одной ноте, упрямо пробиваются в тесноте машины, текут слившиеся голоса, утробное шевеление — растревоженный улей, в нем можно уловить и гневные интонации.
Спустившийся вниз полковник с помощью всего трех-четырех помощников повыдергивал из толпы, сгрудившейся у причала, рослых парней — «Вы, вы, вы, ко мне! Товарищ боец, к вам обращаются!..» — собрал отряд, навел оцепление, стал хозяином переправы. Артиллерийские батареи, бронетранспортеры, грузовики, фургоны уже не лезли напролом, командиры соединений толпились возле полковника, добивались места в очереди. И только солдатня по-прежнему атаковала с воды причаливающий паром, прорывала оцепление. Но молчком, упрямым натиском. Ожесточенных битв, какие случались днем, уже не возникало.
